Владимир Райцес - Жанна д`Арк
Последнюю остановку перед Шиноном Жанна и ее спутники сделали в аббатстве Сент-Катрин-де-Фьербуа; там они провели целый день. У этого аббатства была особая слава: существовало поверие, что святая Екатерина покровительствует пленным воинам, и многие из них, выкупившись из плена, совершали паломничество во Фьербуа и оставляли там по обету свое боевое оружие и доспехи. Оттуда Жанна послала дофину письмо, в котором испрашивала аудиенцию (см. выше, с. 78). «Кажется, в этом письме говорилось, что она узнает своего короля среди всех прочих», — сказано в протоколе ее показаний на четвертом публичном допросе (Т, I, 76).
Точная дата приезда Жанны в Шинон неизвестна. В старых работах чаще всего называлось 6 марта; однако в настоящее время большинство биографов принимает дату, которую указывает одна из ранних хроник: 23 февраля (Т, II, 55). Эта дата хорошо согласуется со свидетельствами спутников Жанны о том, что они выехали из Вокулера в первое воскресенье великого поста (13 февраля) и что дорога заняла у них одиннадцать дней.
На суде Жанна утверждала, что дофин принял ее немедленно: она въехала в Шинон близ полудня, остановилась на постоялом дворе, а уже во второй половине дня ей была дана аудиенция (Т, I, 51). Однако в других источниках, которым в данном случае следует отдать предпочтение, содержатся иные сведения. Жанна получила аудиенцию не сразу и не просто. Этому предшествовало обсуждение вопроса о ее приеме в Королевском совете. Вот что рассказал об этом на процессе реабилитации один из доверенных советников Карла VII, президент Счетной палаты Симон Шарль, занимавший в 1429 г. должность докладчика прошений: «В тот год, когда Жанна явилась к королю, я был послан им в Венецию и вернулся только в начале марта. Тогда-то я и узнал от Жана из Меца, который сопровождал Жанну, что она была принята королем. Я знаю, что, когда Жанна прибыла в Шинон, в Совете спорили о том, должен ли король ее выслушать. С самого начала у нее спросили, зачем она пришла и чего хочет. Сначала она не желала говорить ни с кем, кроме короля, но, когда к ней обратились от имени короля, она согласилась поведать мотивы своей миссии. Она сказала, что царь небесный поручил ей совершить два дела: снять осаду с Орлеана и повести короля в Реймс для коронации и миропомазания.
Выслушав это, одни советники заявили, что король ни в коем случае не должен доверять сей Жанне, а другие были того мнения, что поскольку она называет себя божьей посланницей, то королю следует по крайней мере выслушать ее. Сам же король желал, однако, чтобы ее предварительно допросили клирики и священнослужители, что и было сделано.
Наконец, не без трудностей было решено, что король все же выслушает ее. Но, когда она уже прибыла в Шинонский замок, чтобы встретиться с королем, он под влиянием своих главных советников все еще колебался в намерении говорить с нею — до тех пор, пока ему не доложили, что Робер де Бодрикур написал ему, что посылает эту. женщину, а также, что она пересекла занятые врагом провинции, переправившись почти чудом через многочисленные реки, чтобы прибыть к нему. Это убедило короля, и Жанне была дана аудиенция» (D, I, 399).
Хотя Симон Шарль и не был очевидцем описываемых событий, его точный и деловой рассказ основывался на надежной информации и заслуживает полного доверия. Особенно важным является сообщение о том, что накануне аудиенции Жанну допрашивали придворные клирики, о чем сама она упомянула всего однажды и то мельком (Т, I, 76). Видимо, этот Первый «экзамен» имел в виду Персеваль де Буленвилье, когда он описывал появление Жанны в Шиноне: «Едва она сошла с коня, как была тщательным образом испытана в вере и добронравии архиепископами, аббатами и докторами обоих факультетов (теологии и канонического права. — В. Р.)» (Q, V, 118). Этот эпизод долгое время оставался, в сущности, вне поля зрения историков или во всяком случае не был по достоинству оценен ими; его заслонило эффектное зрелище самой аудиенции, а между тем, как справедливо подчеркивает бельгийский историк К. Дезама, благоприятные результаты этого предварительного расследования были определяющей причиной того, что король согласился принять Жанну (44,118).
Когда Жанна, увязая в дорожной грязи, ободряла своих спутников, рисуя картину радостной встречи, ожидающей их в Шиноне, она исходила из совершенно фантастического, фольклорного представления об идеальном государе. В действительности ее ждала встреча с человеком, который совсем не соответствовал этому идеалу.
22 февраля 1429 г., как раз накануне приезда Жанны в Шинон, дофину исполнилось двадцать шесть лет. Он уже перешагнул рубеж, отделявший по тогдашним понятиям молодость от зрелого возраста, но по-прежнему производил впечатление юноши, не способного править королевством самостоятельно, без постоянной опеки и руководства. Ничто не позволяло угадать в этом нескладном молодом человеке совсем не королевской внешности щуплом, с неуверенной походкой, узким бледным лицом, вислым носом, ускользающим взглядом тусклых глаз — будущего энергичного государя, короля-реформатора, чье правление ознаменовалось важными преобразованиями в государственном хозяйстве Франции. Он был умен и прекрасно образован; современники отмечали его превосходные познания в латыни и истории. Но Франция менее всего нуждалась тогда в латинисте и историке, а в Карле еще не проснулось деятельное начало. «Буржским королевством» правили фавориты и временщики, к лаврам же полководца Карл был всегда глубоко равнодушен, охотно уступая их честолюбивым принцам крови.
Предпоследний из двенадцати детей Карла VI и Изабеллы Баварской, он стал наследником престола после смерти двух старших братьев, когда ему было уже четырнадцать лет. Кровавые распри, интриги и заговоры сопровождали его с колыбели; отрочество и юность пришлись на период военных катастроф и политических кризисов. В исторической литературе нередко можно встретить утверждение, будто Карл VII терзался сомнениями относительно своих прав на престол; говорят также, что он страдал «комплексом неполноценности», порожденным сознанием того, что он сын сумасшедшего отца и матери, репутация которой была, мягко выражаясь, не вполне безупречна. Но ничто в источниках, кроме слухов, распространяемых англо-бургундской пропагандой, и возникших на их основе позднейших легенд, не подтверждает подобные предположения. Что же касается Изабеллы Баварской, то в свете новейших исследований она выглядит хотя и политической интриганкой, но вполне добродетельной супругой (59). Другое дело, что сами жизненные обстоятельства наложили глубокий отпечаток на личность Карла; по словам известного бургундского писателя и хрониста Жоржа Шатлена, оставившего любопытную сравнительную характеристику государей-соперников, Карла VII и Филиппа Доброго, главными пороками французского короля были непостоянство, скрытность и завистливость (36, т. II, 178).
Он никому не доверял и ни к кому не испытывал прочной привязанности. Один временщик сменял другого. В течение нескольких лет реальная власть принадлежала бретонцу Артюру де Ришмону, который в 1425 г. стал коннетаблем (главнокомандующим королевской армией). Вскоре Ришмоп совершил роковую ошибку: он приблизил ко двору знатного дворянина Жоржа Ла Тремуйля; тот, однако, быстро вытеснил своего покровителя. В июле 1428 г. произошел очередной дворцовый переворот: коннетаблю была объявлена опала, и власть перешла в руки Ла Тремуйля. Его поддерживал канцлер королевства Реньо де Шартр, архиепископ Реймсский (прелаты часто занимали высшие государственные должности).
Подробности обсуждения в Королевском совете вопроса о приеме Жанны нам неизвестны. Симон Шарль утверждал, что «главные придворные» не советовали королю встречаться с Жанной. Очевидно, он имел в виду Ла Тремуйля и канцлера. Давняя историографическая традиция противопоставляет им группу других влиятельных членов Совета, чье мнение в данном случае взяло верх: тещу дофина Иоланту Арагонскую, женщину волевую и деятельную, великую мастерицу по части интриг, которая постоянно подталкивала своего зятя к решительным действиям, королевского духовника Жерара. Маше, бывшего канцлера Робера Ло Масона и первого камергера Рауля де Гокура (50, т. I, 202 сл.). Впрочем, все это не больше, чем предположения.
В основе традиционного представления о первой встрече Жанны с дофином лежит версия, которая сложилась еще в середине прошлого века и не подвергалась до недавнего времени сколько-нибудь существенному пересмотру.
Согласно этой версии, аудиенция происходила на глазах всего двора. Поздним вечером Жанну ввели в ярко освещенный парадный зал, переполненный придворными: присутствовало более трехсот человек, а зал был освещен пятьюдесятью факелами. В письме, которое Жанна послала из Сент-Катрин-де-Фьербуа, говорилось, что она узнает дофина среди других людей. Поэтому решили подвергнуть ее испытанию: дофин затерялся в толпе, а Жанне, когда она появилась в зале, указали сначала на одного, потом на другого придворного со словами, что это и есть король. Но она быстро нашла Карла и обняла его колени: «Благородный дофин, меня зовут Жанна-Дева. Господь послал меня, дабы помочь королевству и короновать вас в Реймсе как своего наместника». На всех присутствующих и прежде всего на самого дофина это произвело ошеломляющее впечатление. Затем она во всеуслышание назвала дофина сыном короля и истинным наследником престола. После этого дофин отвел ее в сторону, и они о чем-то долго говорили. О чем именно — навсегда осталось тайной: Жанна свято хранила «королевский секрет», и все попытки руанских судей выяснить, посредством какого «знака» (или знамения) она убедила дофина в божественном характере своей миссии, ни к чему по привели. Присутствующие заметили, однако, что дофин радостно улыбался, а такое случалось нечасто.
